– Вы не могли сделать хуже, чем сделали! – Бросив это неопровержимое заявление, Джоанна отвернулась, фыркнув со злостью, и исчезла из виду, но ее последние слова долетели до него с террасы: – Видимо, я никогда не избавлюсь от этой проклятой школы!

У Стюарта не было настроения опровергать ее предсказание прямо сейчас. И хотя он был склонен не больше, чем раньше, сыграть на чувствах Эди, не понимать, что Джоанна права, не мог. Все, что он сказал Эди, было правдой, но вовсе не тем, что следовало сказать, чтобы завоевать ее. И к сожалению, он понятия не имел, что с этим делать. Он всегда с легкостью очаровывал женщин и словам предпочитал действия, но только не в случае Эди.

Стюарт знал, что, предлагая жениться на ней, она не испытывала к нему даже симпатии, и в то время это открытие нанесло удар по его тщеславию.

«Я предлагаю вам все, чего вы хотите от жизни. Не позволяйте мужскому тщеславию встать у вас на пути».

Что ж, он последовал ее совету и получил все, как в арабской сказке. Как джинн из бутылки, она появилась и решила все его проблемы, освободив ото всех обязательств и дав все, о чем только можно мечтать. Все… за исключением себя самой.

В ту ночь в лабиринте он не представлял, какой эффект их сделка в дальнейшем будет оказывать на него. В те безумные дни перед свадьбой в окружении родственников, друзей, а также толпы журналистов, желавших докопаться до истоков этого трансатлантического союза, он не имел возможности обдумать происходящее. Больше уязвленной гордости из-за полного отсутствия влечения с ее стороны и нежелания делить с ним постель его занимали другие вещи, а именно: как спасти поместья, – но потом, когда они остались вдвоем в Хайклифе, ее индифферентность по отношению к нему стала докучать все больше, и ему пришлось усмирить свою гордость.

Шло время, с каждым днем он хотел ее все больше, и через две недели их соглашение стало напоминать ему сделку Фауста.

Не в состоянии выносить создавшееся положение: хотеть ее и не иметь, – он раньше срока отправился в Африку, на целый месяц раньше, чем они договаривались. Он хорошо помнил тот день, когда окончательно исчерпал свои ресурсы.

Повернувшись, он взглянул на террасу, и мыслями вернулся на пять лет назад, в теплый июльский день. И чай был накрыт для них на этом самом столике из кованого металла.

В тот летний день он решил показать ей несколько отдаленных участков в Хайклифе. После целого дня в седле и легкого перекуса парой сандвичей на ферме, вернувшись, они решили выпить чаю на террасе, прежде чем подняться наверх, чтобы переодеться к обеду.

И голос Эди, чистый и полный американского здравого смысла, долетел до него из прошлого.

– Как жаль, что земли на юге никак не используются, – сказала она, отдавая свою черную шляпу и хлыст слуге и усаживаясь на стул, который подвинул ей Стюарт. – Для зерновых, или как пастбище, или… как-то еще. Пока они просто погибают.

– Скорее превращаются в болото, – уточнил он, усаживаясь напротив нее. – Видите ли, с этой землей есть проблема.

– И ничего нельзя сделать?

– Мы делаем что можем.

И пока она разливала чай, он рассказал о тех улучшениях, которые были сделаны: например, дренажная система Генри Френча, – а также о других попытках решить проблему.

– И все-таки там болото, – указала Эди, протягивая ему чашку.

– Что правда, то правда, – согласился Стюарт. – Но любые дальнейшие меры должны быть предприняты лордом Сифордом, а он не хочет ничего делать, дабы улучшить свои земли, что к тому же улучшило бы и наши. Дело в том, что он ненавидит меня.

– Ненавидит? Но почему?

Он пожал плечами, сделав глоток чаю, и откинулся на спинку стула.

– Ненавидеть Маргрейвов – давняя традиция Сифордов. В тысяча семьсот семьдесят восьмом году третий герцог Маргрейв, нуждавшийся в деньгах, сбежал с одной из дочерей Сифордов в Гретна-Грин. А Сифорд утверждал, что ее похитили, и это стало причиной грандиозного скандала. С тех пор между нашими семействами началась вражда.

– Но это глупо!

– Возможно, но не забывайте: это Англия, где свято хранят традиции. Дело обстоит именно так. Я не раз старался навести мосты, пока мы учились в Кембридже, но Сифорд не шел ни на какие уступки. Так что вражда осталась и, как следствие, это болото.

– Но болото рассадник москитов. Не говоря уже о болезнях. Почему у него там пастбище для овец? Он рискует подцепить тиф или холеру, да мало ли инфекций!

– Я согласен, но что вы предлагаете? Как было сказано, я пытался, но…

Она нетерпеливо ответила на его заявление:

– А что, если я куплю эту невостребованную землю? Тогда можно будет улучшить ее качество?

Он рассмеялся, и в недоумении она взглянула на него поверх чашки, так что между бровями пролегла морщинка.

– Почему вы смеетесь?

– «…Что, если я куплю эту… землю?» Сколько апломба у богатой американки!

Морщинка стала глубже.

– Вы смеетесь надо мной?

– Ну разве что чуть-чуть. – Он улыбнулся и, отставив чашку с чаем, подался вперед: – Многие Маргрейвы предлагали Сифорду продать им эти несколько акров, по крайней мере когда у нашей семьи водились деньги, но он всегда отказывал.

– Может, все-таки попробовать?

– Уже пробовал. За неделю до нашей свадьбы. Сифорд отказал.

– Но это же абсурд!

Она замолчала, и он видел, как она прокручивает в своей умной головке разные версии, которые могли бы решить проблему.

– А что, если кто-то другой купит эту землю?

– Думаю, Сифорда можно уговорить, но кто решится на это? В наши дни земля не самое выгодное вложение, особенно эта узкая полоса между двумя поместьями, которая не используется ни тем ни другим.

– Хм… я думаю, можно было бы поговорить с представителями «Мэдисон и Мур». – Она лукаво улыбнулась в ответ на его растерянный взгляд. – А Сифорд никогда не узнает, что это одна из компаний, входящих в корпорацию моего отца.

– Мой бог! Это действительно идея! – Он рассмеялся. – Вы меня убедили, что и женщина может иметь отличные мозги.

Она тоже рассмеялась в ответ на эту неприкрытую лесть, и внезапно он почувствовал, что не может пошевелиться. Это было похоже на тот шок, который он испытал, впервые увидев ее, но только по другой причине. В ту ночь он не мог отделаться от ощущения, что смотрит на что-то из ряда вон выходящее. Но на этот раз что-то иное пригвоздило его к месту. Когда Эди улыбнулась и рассмеялась, все ее существо словно наполнилось светом, в зеленых глазах сверкали золотистые искорки, и этот щит «нет-нет, не прикасайтесь ко мне» исчез. Как яркий свет, вспыхнувший в темноте, миловидная девушка вдруг стала потрясающе красивой.

Во рту пересохло, пульс участился, и, подобно прорвавшейся плотине, желание хлынуло по его жилам, омывая все тело. Это случилось внезапно и так ошеломило, что не было сил сдерживать переполнявшие его эмоции. Он не мог дышать, не мог думать, не мог делать ничего, кроме как безнадежно смотреть на женщину, которая сидела напротив, и чувствовать, как вожделение растет и наполняет каждую клеточку.

«Это моя жена», – подумал Маргрейв, и в этот момент отдал бы все, чтобы только слышать ее смех и видеть нагое тело, раскинувшееся на белоснежных простынях.

– У вас обворожительная улыбка, – сказал он, прежде чем успел подумать. – Мне бы хотелось первым видеть ее по утрам.

Эди заморгала, ее улыбка медленно растаяла, и он задался вопросом, стучит ли сейчас ее сердце так же сильно, как его, и горит ли от желания тело. А какие мысли в ее голове – может быть, те же, что и у него?

Ее чистые ярко-зеленые глаза широко открылись, но в их глубине не было прежней жесткости. Она подняла руку, прикоснулась кончиками пальцев к шее, на щеках выступили красные пятна, и он понял, что она чувствует, пусть и немного, то же, что и он.

– Мы женаты, черт побери, – тихо проговорил Стюарт.

Она втянула воздух, грудь ее поднялась, и он почти почувствовал то напряжение, что опять сковало ее тело. И вновь увидел ту стену, которую она воздвигла между ними.